За цепью гор, в одной столице жила красавица девица.
Умна, стройна и не плешива, варила, убирала, шила.
Глаза у ней, кажись, не врозь, но, вот тоскливо ей жилось.
Себя она уж и вязаньем занять пыталась, и катаньем
На быстрых пегих лошадях, но все тоска, все ох да ах.
Промучившись лет этак надцать решила девушка заняться,
К примеру, чем-нибудь таким, чтоб были заняты мозги.
Ведь каждый знает, что в природе тоска отсутствует как вид,
В крови, в моче ей не находят, а голова от ней болит.
Взялась дивчина грызть науку, прогнав тоску, привадив скуку,
Так научилася зевать, что челюсть стали ей вправлять.
Тут взбунтовалися родные: «Не камни, чай, мы, а живые!
Скалечит ведь дитя наука. Все книжки прочь! И чтоб ни звука» .
Опять в светлице у окна тоскует девица одна.
Уж чем она не занималась: порой стихи писать пыталась,
Считала звезды по ночам, ловила рыбу – стыд и срам.
Прошло еще лет этак надцать и все уж стало забываться,
В свою вошедши колею, как вдруг случилось! У-лю-лю!
Приехал принц в ее столицу и захотел на ней жениться!
Не так, чтоб сразу, но решил. И с сердцем царство предложил.
Мы хоть и гордые живьем, но отказаться не могем.
От предложения такого отказу нет, ищи дурного!
А в царстве принцевом делов…Послов, границ и дураков,
Тоскующих девиц в палатах, цыган, дизентерий, солдатов,
Канав, булыжных мостовых, торговцев, баб, мастеровых…
Все требует к себе участья. Хотит народ от прынца счастья.
А тот, понятно, что в ответ, не Бог, чай, счастьев лишних нет.
От той житухи принц стал злиться, с пол оборота заводиться,
Рука крепка…Кто под рукой? Глядишь, жене заупокой
В церквях столицы службу правят, на поминках компоты варят…
Окинув взглядом царства ширь, принц удалился в монастырь.
Поклоны бьет, молитвы служит, забыл о царстве и не тужит.
Ни подданных нет, ни жены, что все еси от сатаны,
Никто не требует терпенья, вниманья, денег, вдохновенья,
Чушь с умным видом не несет и челобитные не бьет.
Так всю бы жизнь прожить он мог, но вдруг ему явился Бог.
Не нам узнать, в чем было дело, но принца, видимо, задело.
И в царском платье и венце на третий день он на крыльце
Палат своих с улыбкой милой, с копченой рыбой, кружкой пива
Зовет к себе чесной народ. Меня, грит, Бог взял в оборот,
Кому чего – я обещаю, вот только по жене скучаю.
Народ ему: «Ну, что ты, прынц!- слепой гуслист по гуслям брынц,-
Ты только взглянь в ту сторону!» Взглянул – ведут его жену!
На принце поднялась щетина: да что ж это? Вот чертовщина!
Жива, румяна, хороша с ей не случилось ни шиша.
Не стал уж принц тут придираться, как вдруг могло такое статься,
А просто обнял за бока, благо, она не широка.
Пошел тут пир по всей стране, аж поперхнулся я во сне.
Пил водку, ел кисель со щами, обчался с ихними гостями.
А понаехало гостей со всех соседних областей.
Кто все спешил заснять на пленку, чтоб отвезти в свою сторонку,
Кто мордою упал в салат и был уж ничему не рад.
А я так думаю теперь: все это было, верь не верь.
Сколько беды у дурака? Родня, забота и тоска…
Неполный перечень, увы, никак не йдет из головы,
Подать мне дурака сюды, представить перечень беды.
Когда не весь реестр знаком, не стал ли я уж дураком?